Когда я еще доучивалась в школе, Цвейга перечитала, всего, какого нашла у мамы на полке. Во всяком случае мне так казалось. Но то ли «Марии Антуанетты» на маминой полке не было, то ли я до этой книги не добралась.

Позавчера, обнаружила папку с книгами Цвейга в старом Векслере, спать не хотелось и я решила немного почитать. И вот читаю, не могу оторваться.

Интерес к французской истории, у меня как раз угасал на казни Людовика 16 и Марии Антуанетты.

Антуанетту в разное время описывают по разному: то развратница, то святая. А у Цвейга она живая.

И относительно своей любимицы, своего последнего ребенка, Марии Антуанетты, эта женщина, проницательная и умная, конечно же не заблуждается. Ей известны положительные черты младшей дочки — добродушие и сердечность,
свежий, живой ум, искренний, человечный нрав. Но она знает и слабые стороны девочки — ее незрелость, легкомыслие, порывистость, рассеянность.

Франция как Франция, свет как свет. Читаешь ли Льва Толстого, Сомерсета Моэма, Мориса Дрюона (просто перечислила последних читанных-перечитанных авторов), в сущности везде одни и те же горькие рассуждения. И не надо говорить, что Россия в этом плане какая-то особенная.

Странная человеческая природа вообще, и природа власти, в частности, вопреки всем законам самосохранения (глобальным) в любом обществе, во все времена почти всегда принимает самые уродливые формы. Формы, которые непременно приведут к гибели. Но потом и не нас, и вообще…

Не труды на пользу государству определяют место при дворе, а козни и происки, не заслуги, а протекции: кто ниже согнет спину на левэ перед Помпадур или Дюбарри, тот получит более выгодный пост. Слово ценится выше, чем дело, видимость — выше, чем сущность.

Лишь друг перед другом, в бесконечной суетности, изящно и совершенно бесцельно играют эти люди свои роли — короля, государственного деятеля, священника, полководца. Все они забыли Францию, действительность, думают лишь о себе, о своей карьере, о своих удовольствиях. Версаль, задуманный Людовиком XIV как форум Великой Европы, при Людовике XV опускается до уровня светского театра аристократов-дилетантов, впрочем самого искусного, самого  разорительного из когда-либо существовавших на земле.