Вьеварум — О скитаниях вечных и о Земле

Просто кодовое слово для теста на эрудицию) Сейчас много хайпа вокруг «околозаслуженной училки» Т.Н.Э. Про нее я писать не буду, ибо не интересно. Интересно другое, что лучше бы почаще вспоминали ее отца.

Помню лет в 12, наверное, хотя возможно раньше, мне маман царственным перстом указала на «Вьеварум» и дала понять, что это нужно прочитать. Тогда книга меня не впечатлила. В этом возрасте я запоем читала Дюма и прочую подобную литературу, а Пушкин, декабристы и Герцен меня не волновали совершенно.

Пару месяцев назад, я вспомнила о Натане Эйдельмане и решила освежить в памяти детские чтения. Вот сейчас Вьеварум мне зашел на ура. Хотя, автор удивился бы тому направлению, в котором потекли мои мысли. Герцен — ведь доблестный борец с царизмом, цензурой, против всего плохого и за все хорошее. Это в книге.

Герцен

Если представить себе «сеть тайную», соединяющую редакцию «Колокола» со всей Россией, станет ясно, что газета и ее корреспонденты составляли мощное антиправительственное объединение. Власть была фактически парализована, потому что никогда не сталкивалась с таким явлением и не умела с ним бороться. Почти никого не удалось схватить и ничего перехватить, не было даже средств на перехват, и еще в 1862 году почтовый департамент не в состоянии был поставлять «регулярные сведения о лицах, ведущих заграничные корреспонденции, с обозначением времени получения писем и места, откуда посланы, а также о времени отправления писем за границу и куда именно».

Подрывал страну из Лондона (Англия ведь наш вековой «друг») и деньги держал в банке Ротшильда. Это то, что видел мой мозг. Сам до результатов своих деяний (до революций 17 года) не дожил естественно. А зря.

«Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала – дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.

Ее подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» – звал их Герцен. Но это не была еще сама буря.

Буря, это – движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах.»

В. И. Ленин

В ридере еще много книжек появилось: «Твой 18 век», «Твой 19 век», «Пушкин и декабристы». И даже сам Пушкин закачался и начал перечитываться.

Эйдельман безусловно был либералом. Достаточно почитать о нем и его самого. Возможно я его идеализирую, но он был именно гуманистом. Либералом, а не либерастом. Для либераста он слишком хороший историк, который «крутил», рассматривал факты со всех сторон.

ВИКИ

Один из ярких представителей советских гуманитариев, внёс немалый вклад в развитие русской культуры второй половины XX века. Основной областью его научных интересов была история русской культуры и общественное движение России в XVIII—XIX веках.

Главным направлением исследований Эйдельмана было движение декабристов. Его работам был свойственен особо внимательный подход к нравственной трактовке рассматриваемых событий. Мысли героев его книг, посвятивших себя борьбе за свободу в России, оказывались, благодаря Эйдельману, неожиданно актуальными в условиях советской действительности, что, наряду с хорошим литературным языком его произведений, способствовало росту популярности его книг и публицистики среди критически настроенной части советской интеллигенции.

Немалую часть своих работ он посвятил проблемам русско-кавказских культурных связей, роли Кавказа и его народов в жизни и культуре России.

Натан Яковлевич безусловно талантливый и историк, и писатель. Книги его в моем ридере будут читаться.

А вот другой писатель меня окончательно разочаровал. Кстати, пока помню, наш современный ~~либераст и русофоб~~ выдающийся писатель, историк и человеколюб современности, — Акунин, — потащил своего Эраста Петровича прямо из Вьеварума.

Вьеварум

— Эраст Петрович…

Мы разглядывали старинные письма и фотографии, разветвленное родословное древо Перцовых. Рассказы о Пушкине и Герцене сохранились в семейных легендах, хотя многое за столетие забылось, приобрело фантастические очертания…

Но одну запись, сделанную Петром Петровичем Перцовым, запись, сохранившуюся в этой квартире, нельзя не включить в наш рассказ. В апреле 1940 года Петр Петрович записал:

«Если не считать Эраста Петровича, которого я знал, то Платон Петрович был единственным из моих дядей (взрослых), который помнил Пушкина. Он присутствовал на том обеде у Эраста Петровича (в сентябре 1833 года), где был гостем Пушкин. Обед происходил в большой зале нашего фамильного дома на Рыбнорядской улице (собственно, на Рыбной площади) в Казани (теперь улица Куйбышева).

Квартира наша помещалась во втором этаже, окнами на площадь. Теперь дом сильно перестроен: антресоли обращены в третий этаж, парадный подъезд уничтожен и пр. Из передней через боковую дверь попадали прямо в залу, и с этим связан рассказ, что Пушкин, приехавший в домашнем костюме, так как условился с Эрастом Петровичем, чтобы никого постороннего не было, очень смутился, увидав через эту дверь много народу в зале. Он подумал, что Эраст Петрович нарушил условие и назвал гостей, — попятился и хотел из передней улепетнуть домой. Но Эраст Петрович успел перехватить его и объяснил ему, что никого постороннего нет, а, несмотря на многолюдство, все это одна наша семья. Тогда Пушкин оправился и вошел в залу.

Платону Петровичу как раз в том сентябре минуло уже 20 лет, но тем не менее он не мог рассказать ничего запоминающегося об этом посещении или, вернее, я по своей тогдашней глупости (я был, конечно, поклонником Писарева) не умел его расспросить. Помню только его указание в нашей зале места, где сидел Пушкин: «Вот тут сидел я, а тут — Пушкин». Теперь как-то странно вспомнить это, странно думать, что знал человека, который обедал с Пушкиным.

После обеда Пушкин и Эраст Петрович сели играть в шахматы. Тут другое воспоминание — одного из младших дядей, Александра Петровича, которому было тогда 14 лет. Он мог вспомнить только огромный ноготь на пальце Пушкина, которым тот передвигал фигуры и который, видимо, запомнился ему как нечто ранее не виданное. Никаких других подробностей об обеде и об этой шахматной партии я, к сожалению, не могу сообщить. Не знаю даже, кто выиграл партию. А между тем, зная впоследствии (около 1890 года) вдову Эраста Петровича (я даже не раз пил у нее вечерний чай), я мог бы, конечно, обо многом ее расспросить. Но проклятая писаревщина сидела тогда почти во всех юношеских умах. А выпороть нас никто, увы, не догадывался…»